- Да он такой скучный, Онисим Сергеич...;
- Скучный! А тебе все веселых нужно.
- Да и не то что скучный: такой сердитый, ревнивый такой.
. - Ах ты, астраханская царевна Миликитриса! Вишь, он обеспокоил тебя!
- Да вы сами, Онисим Сергеич, помнится, на него сердились, зачем, дескать, знается, зачем все ходит?
- А что ж, хвалить его надо было за это, что ли?
- Ну, так за что же вы теперь на меня осерчали? Вот и ходить перестал.
Онисим даже ногою топнул.
- Да, что ж мне с ним делать, коли он такой сумасшедший,- прибавил он, понизив голос.
- Так чем же я виновата? Чем же я помочь-то могу?
-- А вот чем: пойдем-ка со мной к нему,,
- Сохрани господи!
- Отчего ж ты не пойдешь?
- Да зачем же я пойду к нему? помилуйте.
- Зачем? А затем, что вот он говорит, что ты добрая;
посмотрю я, какая ты добрая.
- Да какое же добро я могу ему сделать?
- Ну, уж про это я знаю. Стало быть, плохо, коли я к тебе пришел. Видно, уж другого средства не придумал. Онисим помолчал немного.
- Ну, пойдем, Василиса, пожалуйста, пойдем.
- Да, Онисим Сергеич, я не желаю с ним опять знаться...
-.Да и не нужно -кто тебе говорит? Так, слова два скажи: дескать, что изволите печалиться.. полноте... Вот и все,
- Право, Онисим Сергеич...
-Да что ж, мне кланяться тебе, что ли? Ну, изволь - вот тебе и поклон... на тебе поклон.:
- Да право же...
- Ведь экая! И честь-то ее не берет!.. Василиса наконец согласилась, накинула платок на голову и ушла вместе с Онисимом.
- Постой-ка немного здесь, в передней,- сказал он ей, когда они пришли на квартиру Петушкова.-А я пойду барину доложу...
Он вошел к Ивану Афанасьичу.
Петушков стоял посреди комнаты, заложив обе руки в карманы, преувеличенно растопырив ноги и слегка покачиваясь взад и вперед. Лицо его пылало, глаза сияли.
- Здравствуй, Онисим,- дружелюбно залепетал, он, очень плохо и вяло выговаривая согласные буквы,,-здравствуй, братец. А я, брат, без тебя... хе-хе-хе.,.-Петушков засмеялся и клюнул носом вперед.- Вот уж подлинно, хе-хе-хе... Впрочем,- прибавил он, стараясь принять важный вид,- я ничего.Он поднял было ногу, но чуть не упал и для контенансу проговорил басом:-Человек, дай трубку!
Онисим с изумлением посмотрел на своего барина, взглянул кругом... На окне стояла пустая темно-зеленая бутылка с надписью: "Ром Ямайский самый лучший".
- Хватил, брат, да и только,- продолжал Петушков.- Взял да хватил. Хватил, да и все тут. А ты где был? расскажи... не стыдись... расскажи. Ты хорошо рассказываешь.
- Иван Афанасьич,-помилуйте,-завопил Онисим.
- Изволь. И это изволь. Милую, милую и прощаю,- возразил Петушков, неопределенно помахивая рукой.-Всем прощаю, и тебе прощаю, и Василисе прощаю, и всем, всем прощаю. А я, брат, хватил... Хва-атил, брат...-Кто это?- внезапно вскрикнул он, указывая на дверь передней,-кто там?
- Никого там нет,- торопливо ответил Онисим.- Кому там быть... куда вы?
- Нет, нет,-повторял Петушков, порываясь из рук Онисима,- пусти, я видел, ты не говори, я там видел, пусти... Василиса! - закричал он вдруг.
Петушков побледнел.
- Ну... ну, что ж ты не входишь?-заговорил он наконец.- Войди, Василиса, войди. Я очень тебе рад, Василиса.
Василиса взглянула на Онисима-и вошла в -комнату. Петушков приблизился к ней... Он дышал глубоко и редко. Онисим наблюдал за ним. Василиса боязливо косилась на обоих.
- Садись, Василиса,-заговорил опять. Иван Афанасьич,- спасибо тебе, что пришла. Извини, что я... как бы это сказать?.. этак в неприличном виде. Я не мог предвидеть, никак не мог, согласись сама. Ну, садись же, вот хоть здесь, на диване... Так, кажется, я выражаюсь?
Василиса села.
- Ну, здравствуй,- продолжал Петушков.- Ну, как поживаешь? что делала хорошего?
- Я слава богу, Иван Афанасьич. Как вы?
- Я? Как видишь! Убит. И кем убит? Тобой убит, Василиса. Но я на тебя не сержусь. Только я убит. Вот, спроси хоть у этого. (Он указал на Онисима.) Ты не гляди, что я пьян. Я точно пьян; только я убит. Оттого и пьян, что убит.
- Помилуй бог, Иван Афанасьич!
- Убит, Василиса, уж я тебе говорю. Ты мне верь. Я тебя никогда не обманывал. Ну, что твоя тетка, здорова?
- Здорова, Иван Афанасьич. Много благодарны. Петушков начинал сильно покачиваться.
- Да вы-то нездоровы сегодня, Иван Афанасьич. Вы бы легли.
- Нет, я здоров, Василиса. Нет, ты не говори, что я нездоров, а ты лучше скажи, что в разврат я вдался, нравственность потерял. Вот это будет справедливо. Против этого я спорить не буду.
Ивана Афанасьича качнуло назад. Онисим подскочил и поддержал своего барина.
- А кто виноват? Хочешь, я скажу тебе, кто виноват? Я виноват, я первый. Мне бы что следовало сделать? Мне бы следовало тебе сказать: Василиса, я тебя люблю. Ну, хорошо. Ну, хочешь за меня замуж? Хочешь? Правда, ты мещанка, положим; ну, да это ничего. Это бывает. Вот и у меня там был знакомый: тоже этак женился. Чухонку взял. Взял да я женился. А со мной тебе было бы хорошо. Я человек добрый, ей-богу! Ты не гляди на то, что я пьян, а взгляни лучше. на мое сердце. Вот, спроси хоть у этого... человека. Стало быть, виноват-то выхожу я. А теперь я, разумеется, убит.
Иван Афанасьич более и более нуждался в подпоре Онисима.
- А все-таки тебе грех, большой грех. Я тебя любил, я тебя уважал, я... да уж что! Я и теперь готов хоть сейчас под венец. Хочешь? Ты только скажи, а уж там мы сейчас. А только ты меня обидела кровно... кровно. Хоть бы сама отказала, а то через тетку, через толстую эту бабищу. Ведь только у меня и было радости что ты. Ведь я бездомный человек, ведь я сирота! Кому теперь приласкать меня? кто мне доброе слово молвит? Ведь я кругом сирота. Гол как сокол. Спроси хоть у эт...-Иван Афанасьич заплакал.-Василиса, послушай-ка, что я тебе скажу,- продолжал он,- позволь мне этак по-прежнему ходить к тебе. Не бойся... я буду, того, смирнехонько. Ты ходи, к кому там знаешь, я - ничего: этак без возражений, знаешь. Ну, соглашаешься? Хочешь, я на коленки стану? (И Иван Афанасьич согнул было колени, но Онисим подхватил его под мышки.) Пусти меня! Не твое дело! Тут идет речь о счастье целой, понимаешь, жизни, а ты мешаешь...